Известный эстрадный певец считает, что в России не существует шоу-бизнеса. В интервью он рассказал о том, как стал верующим, почему Путин не может разорить Россию,и чем советские сосиски отличаются от нынешних.
– Юрий, вас не видно на телеканалах, почти не слышно по радио, интервью с вами в газетах крайне редки. Куда вы пропали?
– Я не сказал бы, что пропал. Просто стал реже сниматься в программах, но это, потому что программ стало меньше. Они есть только на Первом и канале «Россия», но и там всё оккупировано тремя-четырьмя музыкальными кланами, человеку со стороны попасть в эфир невозможно. Вы обратили внимание, что одни и те же лица кочуют из одной передачи на другую? Существует определенный набор артистов, которые работают на определённые идеи, которые им ставят руководители.
– Как вы думаете, то, что в России называют шоу-бизнесом на самом деле шоу-бизнес?
– Конечно, нет. В России существует своеобразная структура, которая имеет мало общего с шоу-бизнесом, ведь на Западе он устроен иначе. Недавно общался с американскими музыкантами, которые исполняют мою песню, и спросил одного из них: «Что ты делаешь в этой жизни?». Он показал мне компакт-диск: «Я выпускаю вот это. С этого и живу. Продал сорок дисков или сорок тысяч, и получаю за это деньги. Производство компакта стоит два доллара, на выходе 15-17».
В России производство компакта тоже стоит два доллара, а на «Горбушке» его продают за … два доллара. Говорить о какой-то экономике бесполезно. У нас ни один артист не живет за счет продажи дисков, мало того, выход диска не является событием, хотя для западных музыкантов это главное, и у них устраивается промо-тур, чтобы поддержать его выход.
Скажем, я не знаю ни одного человека, который купил бы компакт-диск народного артиста России Буйнова. При этом его много на телевидении, он ездит на гастроли, дает концерты. Но диски вообще не продает. Я их подписал едва ли не сотни, и знаю, что все они изданы левым путем. Поэтому получается так: западный певец показывает компакт: «Я вот это выпускаю и продаю», а наш показывает на себя: «Я произвожу лицо».
– А как же тогда они зарабатывают?
– Всегда есть корпоративы, если на них не приглашают, то ничего не заработаешь, так как на концерты практически никто не ходит. Я могу назвать десяток фамилий артистов, на чьи концерты вряд ли кто пойдет. Тем не менее, благодаря тому, что они постоянно находятся на телеэкране, их приглашают на корпоративные мероприятия.
– Пишут, что у Киркорова аншлаг за аншлагом…
– Если артиста так много на телевидении, он обречён на определённый успех. Его все видят, знают, он мелькает, мелькает…
В Монте-Карло ежегодно проходит фестиваль, на который приезжают артисты, продавшие больше всех компактов в своей стране. В своё время туда приезжал весь клан Пугачевой. Выходили, пели по-английски, конечно, плохо пели, но хотели понравиться. А в этот самый момент больше всех компактов в стране продавал Михаил Круг. Причём, в сотни раз больше, чем все те певцы вместе взятые. Вот так устроен наш шоу-бизнес.
– Почему тогда русская попса перещеголяла западную по гламурности?
– Мы всегда впереди планеты всей. У нас в Москве и джипов больше, чем в любом европейском городе. В Швейцарии, где мой сын проработал два года, люди одеваются скромнее, чем в Москве, ездят на скромных машинах или общественном транспорте. Там нет ярко выраженных понтов, которые бы люди демонстрировали на протяжении своей жизни. При этом, Швейцария одна из самых богатых стран, но там даже самые богатые люди не демонстрируют свои богатства. Некоторые из них поддерживают молодых оперных артистов. У них престижно не купить навороченную тачку, обклеить ее стразами, а поддерживать оперу, быть членом попечительского совета. Потому что те, кто в него входят это самые уважаемые люди города.
– Откуда в нищей России появился культ денег?
– Мы очень долго жили в стране, в которой декларировалось равенство. Мы все были одинаковыми. Помните, был такой фильм «Секретарь райкома», где герой, по сути, был главным человеком в районе, как нынешний губернатор. И в то же время он был таким же, как остальные – живет в коммуналке, с теми же проблемами, как у остальных, и ездит по пыльным сельским дорогам на «газике»
Сейчас люди стали демонстрировать свои доходы, и вдруг выяснилось, что это многих раздражает. Дело в том, что у нас нет культуры траты денег. Простой пример: куда женщине в бриллиантах пойти в Москве? Драгоценности предполагают определенный образ жизни – надо иметь круг людей, где оценят, что на женщине надето. В моем окружении нет людей, которые могли бы отличить стекляшку от рубина, поэтому мы рубины не покупаем. Точно так же не нужны дорогие шубы. Для них нужна специальная машина, чтобы швейцар открывал дверь, а женщина была в лёгких туфлях. Куда у нас можно пойти в шубе и с бриллиантами? На концерт эстрадной звезды? Смешно. В оперу? У нас нет такой привычки.
Один мой приятель построил яхту в Эмиратах, потом перевез её, в разобранном состоянии в Швецию, где её собрали. Потратил на это кучу денег. Через каналы, с трудом переправил её на Клязьминское водохранилище, заплатил за стоянку большие деньги. В итоге два раза пригласил на нее друзей — водки попить. Плавать по Клязьме негде, это ведь лужа. Зачем зарабатывать деньги, если ты не знаешь, как их потратить?
Мне кажется, наше правительство в этом плане недорабатывает. Оно должно придумать систему трат, чтобы люди, которые заработали деньги, с удовольствием их тратили в стране. В Америке, в тридцатые года, на кризисе многие заработали, но никто не вывез деньги из страны. На них построили Лас-Вегас, то есть вложили в американскую экономику. У нас получается так: люди зарабатывают в России большие деньги и выводят их за рубеж. Почему бы не придумать что-то такое, чтобы эти деньги любым путем оставить в России? Ведь это помогло бы решит все наши проблемы.
– Вас не смущает, что те же люди, которые тратят сумасшедшие суммы на яхты, бриллианты публично демонстрируют свою религиозность?
– Когда мне говорят, что какой-то очень богатый человек построил часовенку или храм, то понимаю, что он построил её на одну сотую своих доходов. В дореволюционное время на церковь отдавали десятую часть. Поэтому, когда слышу, что богатый человек построил храм, то не считаю это не поступком. Он дал чуть-чуть, внушив себе, что таким образом замолит грехи, а может, утешил себя. Но если ты хочешь по-настоящему помогать, то сделай, как Чак Фини, который раздал все свое состояние – семь миллиардов. Вот это поступок! А когда человек отстегнул сто рублей на храм, и пошел с важным видом дальше грабить, это называется по-другому.
– Вы не заметили, что в общественной жизни стало мало логики? В начале двухтысячных было модно говорить о России пренебрежительно, именно тогда появилось слово «Рашка». И – вдруг все, в одночасье, стали патриотами. При этом уровень жизни стал несравнимо хуже, чем десять лет назад. Что случилось?
– А разве те, кто настроен патриотично, не видят негатива, который их окружает? Просто они понимают, что если мы начнем ругать и ничего делать, то наша страна развалится. Единственный способ её вытащить – верить в нее, и делать все, чтобы ей было хорошо.
Рыба гниет с головы. Все наши правители, начиная со Сталина, были идиотами. Очень глупый Хрущев, глупый Брежнев, Черненко с Андроповым не знаю, они практически не правили, очень глупый Горбачев, глупый Ельцин. И вдруг после них приходит человек, который хотя бы складно и правильно говорит, до него этого не умел ни один из наших лидеров, их и слушать было невозможно.
Если человек правильно говорит, то у него в голове есть логическая цепочка. Он отвечает без бумажки. Как любой думающий человек, стоящий во главе России, он думает, чтобы ей было хорошо, и его благосостояние и спокойствие напрямую зависят от спокойствия в стране. Это же логично. Любой умный человек, находясь у власти, начнет принимать правильные решения. Воровать Путину бесполезно. Куда он это денет? Любая его копейка моментально станет притчей во языцех, любая оговорка смакуется. Представляете, что будет, если всплывут данные о каких-либо его деньгах…
– А если всплывут?
– Если всплывут, когда его уже не будет, то какая мне разница?
– Но вы же верили ему…
– Ну и что? Один человек не способен разорить страну. Это невозможно. Она огромная, богатейшая… Как экономист могу сказать, что у нас перспективы лучше, чем у кого-либо. У нас много воды, земли, замечательные климатические зоны, которые пока еще не востребованы. Мы можем развиваться и развиваться..
– Сколько же можно жить надеждами?
– При населении в 140 миллионов человек, на такой огромной территории, мы можем расти вширь и вглубь, никаких ограничений в стране нет. "Дайте стране двадцать лет покоя – вы её потом не узнаете", — сказал Столыпин.
Откуда берется патриотизм? Он появляется, когда нет войны. Спросите любого пожилого человека: «Что самое страшное на свете?», и он вам ответит: «Война». Любая стабильная страна со временем начинает жить хорошо. Как бы плохо мы не жили, но если будет стабильность и перекроют каналы для вывоза капиталов, то эти деньги перемелют любую ситуацию. У нас есть земля, которую нам обеспечили предки, и есть деньги, заработанные бизнесменами на наших природных ресурсах. При правильной организации дела, мы можем стать самой могущественной силой в мире. И должны стать.
– Для этого лет тридцать-сорок нужно…
– Что такое для истории тридцать-сорок лет?
– Тогда и вы, и я будем глубокими стариками. А нормально жить хочется сейчас.
– Конфуций говорил: «Если вы хотите увидеть изменения в стране, подождите, пока сменится поколение». Моментальное изменение невозможно. Если вы, например, бросите курить, это будет стрессом для организма. Поэтому не надо никаких радикальных шагов. Страна – большой организм. Если хотите перевести её в нормальный режим, давайте обойдёмся без революций. Мы это уже проходили. Тем более, украинцы нам сейчас показали результаты таких действий. Они пуганули всех. После Майдана все протестные движения в других странах подсдулись.
Люди вышли и сломали существующую систему, страна рухнула в пропасть. Бывший премьер-министр Украины Азаров у меня в друзьях в фейсбуке, мы читаем публикации друг друга. Я с ним полностью согласен — если бы украинцы подождали еще лет пять-семь, их страна была бы процветающей, и на уровне ведущих стран Европы. У них шел этот процесс, его запустил Азаров. Открывались великолепные перспективы, именно поэтому по ним и рубанули. Точно так же наши враги хотят, чтобы мы замутили что-то подобное, и развалили страну.
Патриотизм сейчас необходим. Только он может удержать ситуацию в том виде, в котором она есть. Дальше – посмотрим. Потихоньку выкарабкаемся, привыкнем ко всему.
– Но ведь не просто так говорят, что патриотизм – последнее прибежище негодяев?
– Давайте определимся: что такое здоровый патриотизм? Патриотизм – это ругать или создавать? Я не приемлю никакой критики, если она не конструктивна. Если я считаю себя патриотом, то должен предлагать, как можно сделать лучше. Если не знаю выхода из ситуации, то промолчу.
Когда люди, относящиеся к так называемой "пятой колонне", начинают говорить: «Все плохо… Долой Путина!», я спрашиваю: «Кто должен прийти взамен? Если нет другого кандидата, зачем снимать Путина?». Он не идеален, как и любой человек, но если ему нет замены, то помогайте ему работать.
– Но ведь воруют же…
– А при другом не будут воровать? Уберите механизм, благодаря которому воруют.
Почему немецкий полицейский не берет взяток? Один мой коллега попытался это сделать в Германии, и его хотели посадить . «Я что, вел себя так, что можно было подумать, был готов получить взятку?» – обиделся полицейский.
У него есть социальный пакет. Машина и квартиры – ведомственные, зарплата такая же, как у всех муниципальных работников – три с половиной тысячи евро. Столько же, кстати, получают музейные работники и библиотекари. Но в отличие от них, отпуск он проводит в ведомственном санатории бесплатно. Его сын ходит в ведомственную секцию каратэ, дочка в ведомственный плавательный бассейн, жена в фитнес-клуб, тоже ведомственный, а теща в ведомственную поликлинику. Если он попадется на получении взятки, то его уволят. Коллеги перестанут с ним общаться. Ему надо будет объяснять сыну, дочери, жене и теще, почему они больше не будут ходить на каратэ, в бассейн, фитнес-клуб и поликлинику. И все потому, что он взял какие-то сто евро. Мало того, он лишится квартиры и машины, страховки, пенсии. То есть все сделано так, что никто даже теоретически не может представить, что можно брать взятки.
Говорят, что немцы патологические чистюли. В 1939 году Гитлер разрешил полицейским стрелять в грязные окна. Станешь чистюлей, если знаешь, что в немытое окно может залететь пуля. Любой народ воспитывается.
Во Франции, после посещения могилы Наполеона, я спросил у гида: «Он угрохал столько французов. Притащил на своих плечах русских казаков в Париж. При нем практически рухнула экономика, он чуть не угробил страну, а вы ему такой пантеон построили. Почему?». «Он принял свод законов, – ответили мне, – по которому мы живем до сих пор, и они позволяют нам перемолоть любую ситуацию».
Любой правитель, который приходит к власти в России, начинает с создания системы управления страной. Поймите, демократия – это не власть народа, это власть демократов. Поэтому говорить, что она лучше других, я не стал бы. Для одной страны демократия хороша, а для другой – отвратительна. Ментальность арабских или кавказских народов не подразумевает демократии как таковой. Они воспринимают её как слабость власти. Для них единственный авторитет – сильный правитель.
В России была вера в доброго царя, и она держала страну. Монархия – один из столпов, на котором стояла Россия. Подрубили её, и всё полетело в тартарары.
– Появилась новая…
– У той были вековые традиции и связи со всеми монархиями мира. В 1917 году на смену монархии пришла безбашенная диктатура. Сложно представить любого правителя того времени аристократом. Он даже не был похож на представителей монархии на Западе.
– Разве Сталин не был похож на Ивана Грозного?
– С Иваном Грозным не все так просто, в последнее время вышло несколько книг, которые переворачивают наше представление о нем.
Открылись новые данные, и выяснилось, что многие данные скрывались. Новые материалы дают пищу для размышления. Послушайте лекции Виталия Сундакова, они переворачивают все знания об истории с ног на голову.
Кстати, я и сам иногда читаю лекции.
– О чем?
– Об истории мира, у меня обо всём своя точка зрения, ведь у меня два образования – географическое и экономическое, и я по по-другому смотрю на мир. Общепринятая сегодняшняя версия не выдерживает никакой критики. Современное здание истории рушится сразу, как только начинаете сводить её с геологией, геофизикой или астрономией.
– Судя по вашему фейсбуку, вы стали верующим. Что случилось?
– Я всегда был таким. Понимаете, есть простой довод: сколько атеистов в горящем самолете? Люди перестают быть атеистами, когда их прижимает.
– Но как в вас совмещается религиозность и познания в геофизике?
– А как это может не совмещаться? Существует определенный способ восприятия мира. Если воспринимать его с научной точки зрения, то любой ребенок поставит ученого в тупик вопросом: «А что дальше?».
Когда вы доходите до понятия бесконечности, то выясняется, что наука упирается в математический постулат: сумма наших знаний конечна. Мы знаем только то, что знаем. По отношению к бесконечности познания, сумма наших знаний равна нулю.
Мы можем раздвинуть свои знания до каких-то пределов, но они все равно будут равняться нулю. Даже если вы создаете новые теории, расширяете свои знания, все равно находитесь в нулевой точке. Вдруг начинаете понимать, что стоит ли идти дальше, если вы снова будете в ней?
Все ученые говорят, что, если будем пытаться узнать, что дальше, то свихнемся. Тогда берется сократовский постулат: я знаю только то, что ничего не знаю.
Если мы живем в мире, где нам нужен предел, то мы его и выставляем. Бог – это предел. Дальше мы не движемся. Но не надо думать, что я представляю бога, как старичка, поливающего из тучки дождичком. Бог – это создатель. Каким угодно именем его не назовите, все будут уместны. В Коране написано, что у Аллаха 99 имен.
– Постойте, только что вы говорили о геофизике. Причем тут бог? Разве он всё создал?
– Ну а кто же? Он не мог возникнуть из ниоткуда. В начале обязательно что-то должно было быть: или яйцо, или курица. Если мы нашу эволюцию начинаем от курицы или яйца, то в любом случае было место, в котором всё началось – в курятнике. А курятник построило то самое верховное божество.
– Вас не смущает, что попы стали медийными фигурами, обычным явлением на телевидении, в школах, в президиумах сидят ?
– В России три тысячи священнослужителей. Это очень мало. Из них медийных человек десять, которых церковь специально отрядила для работы с обществом.
Знаете, сегодня самая читаемая в России книга, выдержавшая восемь изданий – это «Несвятые святые» Тихона Шевкунова, настоятеля Сретенского монастыря. Мне она понравилась. Очень хорошая, приятная, толковая. Я лично знаю Тихона Шевкунова, были с ним на телепрограммах. Он приглашал меня на них, потому что знает мою позицию. Сейчас он занимается ещё и созданием комиссии по Крыму…
– Простите, но церковь отделена от государства. Какая связь между РПЦ и Крымом?
– Вы удивительный человек. Неужели вы думаете, что можно решить без церкви проблемы Крыма? Не только православной. Скажем, муфтий является авторитетом для крымских татар. Навести порядок можно тогда, когда вы даете нравственные ориентиры.
– Почему вы уверены, что церковь есть нравственный ориентир?
– Это один из ориентиров. Если вы будете наводить порядок, то, как умный руководитель, должны посоветоваться и с бизнесменами, и с простым народом, и с властными структурами, и с военными, и со священниками.
Меня наградили орденом Даниила Московского за благотворительность. Мы поддерживаем детский приют, в нем живут тридцать детишек, которым не нашлось места в системе детских домов, и они живут при храме. Они учатся в обычной школе. Знаете, я бывал в детских домах, и мне есть с чем сравнивать. В нашем приюте дети улыбаются, они при деле, заняты. День они начинают с молитвы. Да, они воцерковлены, но не более того. Мой сын ходил в воскресную школу. Разве это помешало ему стать оперным баритоном? Но когда он входит в храм, ему проще. Если загорится самолет, в котором он будет лететь, он знает, как молиться. Он уже не совершает тех поступков, которые мог бы совершить, если бы не был воцерковленным.
Нужно обязательно давать людям нравственную основу. Когда пришли к власти коммунисты, они ничего не дали. К чему это привело, вы знаете. Надо иметь представление, что, если вы разрушите религию, то, что дадите взамен? У вас есть рецепт? Давайте. Если развалить все храмы, то будет разрушен один из столпов, на которых держится страна. Куда пойдут потом люди? Что вы дадите взамен? Науку, которая ни на что не может ответить?
– Разве западная медицина не пример того, насколько наука может сделать жизнь человека комфортнее и безопаснее?
– Наше поколение знает в сто раз больше, чем поколения, которые жили двести лет назад, но стало ли оно счастливее хоть на грамм?
– Это другой вопрос.
– Как другой? Счастье людей не зависит от уровня образования.
– Но человек стал жить дольше, лучше питаться, гигиена стала другой, медицина лучше, и мы не ездим на лошадях, а летаем самолетами…
– Это все здорово и хорошо, но ведь с каждым годом мы становимся все более беззащитными. Мы подменяем нашу иммунную систему медициной. Раньше была более жёсткой система отбора, и оставались в живых лишь те, кто способен бороться с бактерией. Теперь выживают практически все. До определенного момента мы справляемся с бактерией, но она мутирует, накачивает мускулы и становится сильнее. Почему мы не можем победить грипп? Потому что это мутировавшая бактерия. Мы ставим перед ней некий заслон из химических препаратов, но он учится его преодолевать.
– Но от гриппа уже никто не умирает.
– А почему рака стала больше в процентном соотношении? Да, от соплей не умирают сейчас, но больше стало смертей от рака. Бактерия бьет по другим местам. Она ищет незащищенные места. Мы – слабые, и, если мы не успеем с созданием новых препаратов, какая-нибудь новая бактерия выкосит нас в один момент.
Мы уже не сможем с ней бороться — наш иммунитет хуже, чем у предков раз в пять. Мы не можем пить воду из ручья, а они пили. Мы чихаем от любой простуды, а они выходили на морозе рубить дрова в одной рубашке. У них иммунитет был выше, чем у нас. Мы берем самых слабых, рахитичных, вытаскиваем их, оставляем жить, а они же портят наш генофонд. Это гуманно, но генофонд становится хуже.
– Для чего вы завели страницу в фейсбуке? От потребности высказаться, самопиар или что-то другое?
– Фейсбук – это определенный срез нашего общества. Меня читают люди из совершенно разных сфер. И комментируют.
Есть такое понятие – вертикальная профессия. Вот меня как раз такая. Как у зубного врача, который лечит зубы всем, независимо от социального статуса. Я пел для бандитов в зоне и для президентов. Я пишу песни для всех.
– Но в фейсбуке вы пишите и о современной жизни, откликаетесь на новости…
– У меня недавно вышла книга, написал пьесу. Мне нужно знать, как живет общество, и поэтому этот срез в фейсбуке мне нужен.
Я пишу для них. Я не варюсь в собственном соку, и если бы писал песни только для одного слоя, то они растекались бы горизонтально. Но я вижу страну вертикально. Это как слоистый пирог, который разрезан пополам.
– Ваша коллега по сцене Валерия выкладывает больше фотографий или пишет, как поддерживает президента Путина, а вы затрагиваете социальные темы…
– Однажды на одной телепередаче, где были Валерия и Пригожин, мы обсуждали важную тему. Два раза Пригожин брал слово, и оба раза говорил: «Почему-то кому-то дали звание «народной артистки», а Валерии не дают». Ему тогда совершенно было навалять на обсуждаемую тему, у него была своя.
– Погодите, но они же патриоты, и даже «пострадали» – их не пустили в Латвию на «Новую волну».
– Патриотизм бывает разным – есть «ура-патриотизм», есть показной, есть квасной.
Бывает, захожу на страницу Евгения Ройзмана, мэра Свердловска, и на меня набрасываются: «Что ты здесь делаешь, ватник, сволочь путинская?». При этом мы с Ройзманом прекрасно общаемся, хотя он в некоторых вопросах стоит на совершенно иных позициях. Он патриот, потому что знает дело, знает, как его двигать в правильном направлении, а те «ура-патриоты», которые окружают его в фейсбуке, балбесы, с ними даже говорить не о чем.
– Судя по вашим постам в фейсбуке, создалось впечатление, что вы одной ногой остались в советском прошлом. Или ошибаюсь?
– Скажите, как можно быть адекватным без прошлого? Разве есть хоть один человек без прошлого?
Пионерское детство, комсомольская юность… У меня все это было. Я жил в той стране. Мало того, я и сейчас убежден, что её развал – ошибка. Надо было взять от социализма то лучшее, что в нем было. Зачем надо сразу отрицать всё прошлое? Нас же купили за красивые фантики, за сникерсы и жвачку.
В Советском Союзе было много положительного. Как-то я отработал с югославами семьдесят концертов. За обедом поставил перед ними баночку майонеза «Провансаль». Они попробовали, и обалдели. «У нас на полках стоит сорок сортов майонеза, но мы бы все выкинули ради этого, вкусного. А те сорок сортов – говно». Он на самом деле был вкусный, его делали из тех ингредиентов, из которых он должен был быть сделан по ГОСТу.
Я помню сосиски, в которых мяса было тридцать процентов, а не как сейчас – три. Выглядели они не так аппетитно и красиво, как сегодняшние, но они пахли мясом.
Зачем убили все детские организации? Пионерия была плохая? Сделай хорошую.
– Но ведь она была больше идеологической организацией.
– Так уберите идеологию. Почему нельзя было оставить командный дух, «зарницы», «веселые старты»? Сама организация – что-то вроде скаутского движения. Почему нельзя было оставить комсомольскую структуру? Молодежь должна быть при деле.
– А как же цензура и худсовет? Или вы забыли, что вас даже в соцстраны не выпускали до перестройки.
– Сегодня нет цензуры. На сцену выходят ребята и поют: «Мы хотим тебя втроем». Это нормально? Цензура не позволяла проходить на сцену откровенной пошлости.
Несколько лет назад, на гастролях, меня поселили не в гостинице, а в частной квартире. У её хозяина оказалась полная коллекция фильмов итальянского комика Паоло Вилладжо. Я стал их перебирать, и выяснил, что все, что он снял – барахло редкое. Единственный фильм, который можно смотреть, это был «Сеньор Робинзон». Именно он и шел в советском прокате. Из всех фильмов это единственная достойная комедия.
Возьмите любого, кто вырос в Советском Союзе, и выяснится, что он прочитал всех классиков. А кого мы не читали?
– Солженицына. Цветаеву. Пастернака…
– Я читал. Правда, в Самиздате… Надо было сделать то, что, как выяснилось, хотел Андропов – расширить окошечки, не меняя системы. Да положили бы «Сникерсы» на прилавки, поставили бы рядом с квасом долбаную «Кока-колу», и – все проблемы бы кончились. И джинсы начали бы у нас шить – дали бы воли частному предпринимательству. Но систему зачем менять? Зачем её ломать? Зачем убивать промышленность и армию?
– Вам уже седьмой десяток.. Насколько отличаются сегодняшние ощущения на сцене от тех, когда вам было двадцать пять лет или сорок?
– В 25 лет я играл совершенно другую музыку. Тогда было больше шоу. Из «Интеграла» ушел в 28, напрыгавшись и набегавшись на сцене. После начал исполнять песни, которые сочинил сам. То есть перешел из одного класса в другой.
На сцене есть два способа существования. Или ты живешь, как «сексуальный партнер», изображая «мальчика-хотюнчика», или ты «лепишь» образ «своего парня». Первый вариант возможен до тридцати, дальше с ним сложнее. «Своим парнем» можешь быть до конца дней.
– Но ощущения на сцене сегодня у вас другие?
– Это совершенно другой образ жизни. Раньше я брил волосы на груди, чтобы казаться моложе…
Джон Леннон не имел права говорить, что у него есть жена, в тот период, когда «Битлз» были хотюнчиками. Потом, когда они отрастили бороды, и стали своими парнями, всё стало известно.
Когда я ушел из «Интеграла», то стал «своим парнем», а он может выглядеть как угодно.
– Что вы думаете о музыкальных конкурсах для молодых исполнителей на телевидении, о «Новой волне»? Насколько они помогают тем, ради кого задуманы?
– Они придуманы не для молодых исполнителей. Они нужны организаторам для вывески, не более. На «Новой волне» в Сочи им даже не дали спеть победные песни в конце. Молодые исполнители были там с боку-припеку, и показаны в три-четыре часа ночи. Их никто не видел и не запомнил. Я не знаю в России ни одного человека, который мог бы назвать победителей «Новой волны». То, что Киркоров спел на ней двадцать песен, знают все.
Американский проект «Голос» тоже организован не для молодых исполнителей. Аксюта после слепых прослушиваний сказал открытым текстом: «Ребята, нам нужны не голоса, нам нужны типажи. Нам нужен рейтинг, скандал, но только не голоса. Они только мешают».
Телеканалы делают то же самое – рейтинги, видимость, покупают отжившее своё американские дешевые кальки. На нашем телевидении уже лет тридцать нет мозгов. Только две программы свои придумали – КВН и «Что? Где? Когда?». Остальное все купленное.
– Актеры обычно не желают своим детям повторения своей судьбы, зная какие трудности могут их ждать. Ваш сын пошел по вашим стопам…
– Нет. Он закончил музыкальный вуз, он профессионал. У него сейчас есть свои ученики. В данный момент он в Бельгии на прослушивании. У него большая оперная жизнь, которая никак не связана со мной.
– Разве это не музыкальная карьера?
– Понятия о ней не имею. Да и в Бельгии не знают о моем существовании.
– Вы не оказали влияния на его выбор?
– Он сам всё выбрал. Всегда всё делал сам. Мы с женой даже уроки у него никогда не проверяли.
Я ему говорил: «Если ты хочешь на эстраду, то тебе нужно быть оригинальным, а если будешь, как все, это будет неинтересно. Зачем это тебе? В опере ты лучше разбираешься, лучше поешь, ты лучше выглядишь как оперный певец, и в этом можешь самоутвердиться. На эстраде тебя будут сравнивать со мной, будут называть вторым Лозой. В опере ты будешь первый».
– Кстати, о вашей фамилии. Правильно ударение ставить на первый слог?
– В разных странах по-своему. Во Франции и России на втором, в Польше на первом.
– Правда, что вы любите кошек?
– Кошка – замечательное существо. Она помогает переживать стрессы, снимает напряжение.
– Сколько у вас кошек дома?
– Одна. У меня все в единственном экземпляре – одна жена, один сын, одна машина, одна квартира, одна дача. Мне нравится одна старая пословица, она немного вульгарная, но верная: «Одним задом на два унитаза не сядешь». Зачем иметь еще, если хватает того, что есть? Это как раз к тому, с чего мы начали разговор.
Один приятель сказал мне: «У тебя столько знакомых, столько связей, такие возможности… Давай сделай что-нибудь». «Зачем?» – спрашиваю. «Ну чтобы…», – и так и не смог объяснить зачем. Ради чего я буду носиться с утра до ночи по делам? Чтобы заработать много денег? Потом начну думать: куда их потратить. У меня сейчас нет такой необходимости, я об этом не думаю.
– Не скучаете по полным залам?
– Кто вам сказал, что они у меня пустые? Просто раньше время было другое – на концерты ходили толпы. Сейчас на них никто не ходит, все скачивают музыку в интернете. Возьмите сегодняшних писателей. Им даже не снятся тиражи, которые были у советских писателей. Тоже все всё читают в интернете.
Когда меня просят выложить в интернете новую песню, я отвечаю: «Песню мало сочинить, её еще надо записать, заплатить музыкантам, потом свести, то есть я потрачу огромное количество энергии, денег, труда, а вы хотите все это бесплатно? Вы готовы за них платить?». «Нет», – говорят. «Тогда пишите сами», – говорю я.
– Жажда халявы – тоже совок?
– Нет, всё немного по-другому. Мы – бедная страна, и люди не привыкли ещё за все платить. Например, в Германии рядом с киоском, где торгуют табачными изделиями, может стоять вьетнамка и продавать сигареты за один евро, а в киоске они стоят четыре. Немец не купит у нее, потому что знает, что это плохой товар. Русские купят, даже зная, что он некачественный, зато дешевле.
Поэтому немцы не будут платить за нелицензионный диск. В принципе я могу выпустить альбом и бесплатно. Но я не могу пригласить музыкантов работать бесплатно, потому что у них есть семьи, их надо кормить.
У нас такая страна, где авторы находятся ниже плинтуса. Им никто не платит. Возьмите любую музыкальную передачу. «Песня года» еще куда ни шло, там большие, важные артисты, понты, перья, все, как положено. А в конце – идет список «Прозвучали песни таких-то композиторов на стихи таких-то…», и так – рр-ррр!.. быстро-быстро столбик с именами пролетел. То есть авторы как второй сорт людей. К сожалению, у нас так. Если бы наши авторы были востребованы так же, как на Западе, где авторитет Уэббера выше, чем у исполнителя, которые поет его песни. Для меня, например, Никита Богословский в сто раз больше значим, чем те 250 певцов, которые поют его «Темную ночь».
– В одном из интервью вы говорили, что не знаете ни одного исполнителя, который спел бы ваши песни, лучше вас. Это на самом деле так?
– Я профессионал, если попадете на мой концерт, то поймете это. Сколько людей пишут мне: «Такого владения аудиторией, инструментом, звуком, как у вас, не слышали».
Я – профессионал, и всю жизнь учусь. Создавал комплекты аппаратуры, занимался профессиональным звуком, профессионально играю на гитаре, у меня работают профессиональные музыканты. Поэтому сразу чувствую непрофессионализм, а девяносто процентов нашей эстрады профнепргодны. Они не читают книг, не учатся, не хотят самообразовываться. Им хватает своих понтов. Я недавно для таких хорошую книжку написал «Научу писать хиты», она о том, как правильно писать песенный текст.
На эту тему есть замечательный анекдот. Чувак пришел учиться играть на бас-гитаре. На первом уроке ему показали гамму. На второй он не пришел, и вообще пропал. Через какое-то время его встретил преподаватель, спрашивает: «Ты чего не приходишь заниматься?». «Некогда. Все гастроли, гастроли, гастроли…». Это как раз про профнепригодную шатию-братию, которая болтается на эстраде – ни петь, ни свистеть не умеют, и учиться не хотят.
Дата интервью: 2015-11-27
