Известный кинорежиссер чуть больше полгода назад возглавил комитет по культуре Санкт-Петербурга. В интервью он рассказал о своем впечатлении от чиновников, как можно решить проблему «Ленфильма», эмоциях вокруг «театральной» реформы, и для чего нужны театрам худсоветы.
– Дмитрий Дмитриевич, судя по вашим фильмам, у вас сложился свой круг актеров, с которым вы, как режиссер и как продюсер, работаете постоянно. Появился ли такой в Комитете по культуре?
– Я не привел с собой практически никого. Коллектив для меня незнакомый. Некоторых я знал по другим областям деятельности, но вместе мы не работали. Я пришел в совершенно новый мир и получил совершенно новую для себя форму деятельности. Те, с кем я пересекался в бизнесе или в кино, были «заточены» на несколько иные вещи. При этом я – приверженец командной работы.
– Слышал, что многие сотрудники комитета ушли из него, или их «ушли»?
– Кто-то сам ушел до моего прихода, кто-то после, кому-то были предложены другие места. Это нормальное, естественное течение. Любой руководитель хотел бы создать свой круг единомышленников, поэтому не вижу здесь ничего страшного. Девяносто пять процентов сотрудников комитета остались на своих местах, как и почти сто процентов подведомственных комитету учреждений. Ротация кадров должна быть. На мой взгляд, это обязательная вещь.
– Вы сказали, что раньше не сталкивались с этими структурами. Каковы были ощущения, когда столкнулись? Много было неизвестного, непонятного?
– Ощущения? Если сказать образно, то это все равно как если бы я вышел на станции в незнакомом городе, где я никого не знаю. Это новая жизнь в принципе. Начиная от графика, потому что раньше я начинал работать значительно позднее, чем сейчас. И – до огромного количества степеней ответственности за каждый шаг. Более того, мне пришлось столкнуться с огромным количеством сфер, с которыми я, как деятель культуры, раньше не встречался. Каким-то вещам предстоит еще научиться. Это нормально.
– И чему учитесь?
– Многому. Во-первых, нужно погрузиться в непривычные для меня дела. Например, управление общеобразовательными учреждениями. Это абсолютно отдельная и очень важная вещь, и я стараюсь вникнуть в проблемы, и в первую очередь – школ. Скажу честно: это если не основное, то самое важное в деятельности комитета по культуре. Никогда раньше я не сталкивался с работой библиотечной системы, и ее «кухня» для меня сейчас среди приоритетных. Если театральное сообщество мне хоть как-то близко, то музейное – тоже в новинку. Хотя раньше я бывал в огромном количестве музеев и запасников, и в Петропавловке попадал в такие места, куда в советское время никого не пускали. В какой-то степени для меня новой оказалась и концертная деятельность.
– Как у вас складываются отношения с чиновниками, ведь вы – человек свободной профессии, где не приняты законы иерархии?
– Честно скажу, у меня тоже были суждения, что чиновники – другие люди, и что они как матрицы. Но они – обычные, живые. Могу искренне сказать, что среди чиновников, во всяком случае, среди тех, с которыми мне приходится общаться по долгу службы, очень много продвинутых, умных и достойных. Я не ожидал, что это на самом деле так. Может быть, вал чиновничества, которое осуждается народом, и существует, и он, действительно, иногда оставляет желать лучшего, но в нашем городе достаточно профессионалов. Причем в разных сферах деятельности и разных комитетах. Я это ответственно заявляю. Я был продюсером в одной из крупнейших компаний страны, где делали огромное количество кино- и телепродукции, и мне казалось, что труднее ничего нет. Думал, что в комитет приду, как в отпуск. Оказалось, что быть чиновником – нелегкий труд, если к нему, конечно, относиться честно.
– У вас получается?
– Я стараюсь. Иначе зачем я сюда пришел?
– Чего было больше, когда пришли – испуга или удивления?
– Не было ни удивления, ни испуга. Я не привык «ездить в Тулу со своим самоваром». Если пришел на эту работу, значит, должен принимать условия системы, которая принята в этих структурах. Переделывать документооборот, какие-то устоявшиеся вещи, какими бы бредовыми они не казались, не намерен и не буду. Первое, что я сделал – начал наблюдать и старался научиться, или постичь, то, что является работой чиновника этого уровня, вникать в задачи. Какие могут быть удивления?
– Неужели не было испуга: «Боже мой, что тут творится?»
– Не было. Потому что ничего страшного тут не творится. Есть какие-то недостатки, но есть победы, есть достоинства. Это нормальная рабочая жизнь. Культура Санкт-Петербурга очень сложная, противоречивая и разнообразная. Более или менее я ее знаю, ведь я отсюда.
– Тем не менее, вы замахнулись на театральную реформу, которая вызвала такую бурю в театральном сообществе…
– Ни на что я не замахивался! Сейчас мы пришли к абсолютному взаимопониманию с театрами Петербурга. Весь сыр-бор разгорелся из-за того, что кто-то кого-то не дослушал, и начались эмоции, а это не работа. Я как раз не хотел ничего реформировать. Я хотел начать обсуждать. Не только я, но и 99 процентов театральных деятелей нашего города понимают, что нужно куда-то двигать театральную жизнь. Все понимают, что проблема есть. Я не сторонник временных и скороспелых реформ. Я высказал свою точку зрения, на которую имею право, как чиновник, как деятель культуры и просто как человек. Я ее не изменил. Когда страсти улеглись, то выяснилось, что мы все, включая театральных деятелей, думаем об одном и том же. У нас нет противоречий. Могут быть нестыковки в нюансах видения театральной жизни, но в целом их нет. В какой-то степени меня тоже захлестнули эмоции, и я в этом признался, как и деятели театра.
– Насколько я понимаю, рано или поздно вы вернетесь к своим предложениям?
– Я от них не отходил.
– И идея с годовым контрактом для худруков, которая вызвала особое сопротивление в театральных кругах, остается в силе?
– Я не говорил про годовой контракт как про единственное условие. Я говорил, что его мы будем заключать с вновь пришедшими, молодыми театральными деятелями, которые возглавят театр. Убежден, что нового человека назначать на «длинный контракт» нельзя. Человек должен проявить себя, внедриться в жизнь театра. Театр – это живой организм, и какой-то режиссер может встроиться в него, а какой-то нет. Просто с труппой могут не сложиться отношения. Я считал и считаю, что контракты должны быть разные – на год, три и пять лет. Если достойный, матерый режиссер, которого мы позовем возглавить театр, продвинет его вперед, то на годовой контракт он не пойдет. И я не пошел бы, если бы мне такой предложили. Как продюсер, я знаю себе цену. На самом деле, мои предложения были шире, чем озвученные.
– Почему в комиссии по этой «реформе» оказались такие разные люди – Белинский, Краско, Новиков, Фурманов? Кстати, как в ней оказался Фурманов?
– Как руководитель, Рудольф Фурманов сделал для театральной жизни города и для его культуры значительные вещи. Я считаю, что он как деятель культуры недооценен современниками. Я в этом убежден. Он может кому-то нравиться, кому-то не нравиться, но то, что этот человек основал замечательный театр и посвятил ему огромное количество лет, и то, что театр у него негосударственный, и то, что этим человеком было создано большое количество объектов культуры, в том числе и в нашем городе – это факт. В комиссии по театральной реформе были разные люди – для того, чтобы прозвучали разные мнения, чтобы в полемике, спорах и выражении разных точек зрения мы совместно могли придти к какому-то общему знаменателю.
– Хочу уточнить про Фурманова. Не влияют ли на ваше отношение к нему то, что вы родственники?
– Моя жена – племянница жены его сына. Это в России называется родственниками? Девяносто девять процентов таких родственников не знают друг друга. Вы поняли, кто кому кем приходится?.. Рудольфа Давыдовича я знал задолго до того, как женился на Кристине Кузьминой. Мы с ним вместе работали.
– А идея с худсоветами остается в силе?
– Это не моя идея. Она была озвучена на заседании комиссии, не помню кем. Все испугались, подумали, что это будет цензурный орган. Но худсовет был предложен, как орган взаимодействия между государственными структурами и ведущей театральной общественностью. Не хотите худсоветов, ну и бог с вами. В данном случае я противник какой-либо цензуры в творчестве. Сам проработал в кино тридцать один год, и прекрасно знаю, что это такое. Неужели меня можно считать поборником цензуры? Конечно, нет. Я выступаю за порядок, а не за цензуру. Пусть в творчестве расцветают все цветы, но должна быть и ответственность – финансовая, организационная, просто перед городом. На недавнем семинаре мы с театральными деятелями как раз обсуждали, что в художественный совет должны входить художественные руководители. В какой-то степени речь идет о том, что должна быть создана рабочая группа, которая будет заниматься взаимодействием театров и органов исполнительной власти.
– Худсовет будет влиять на репертуарную политику?
– Разговора об этом не было. Кто-нибудь слышал от меня, что я или комитет по культуре хотим влиять на репертуарную политику? Нет.
– А вот господин Фурманов в интервью говорил, что не понимает, почему государственный Театр им. В.Ф. Комиссаржевской ставит пьесу Шендеровича.
– Театр Комиссаржевской может ставить то, что ему хочется, и что ему нравится, как и любой другой театр – если это, конечно, не поругание ценностей государства, если нет противоречия нормам закона и морали. Все остальное – пожалуйста. Только чтобы не было пустых залов. Я за то, чтобы у театра был зритель.
– Но господин Фурманов утверждает, что государственный театр не имеет права ставить пьесу драматурга-оппозиционера.
– У господина Фурманова своя точка зрения. У меня – своя. Я считаю, что театр имеет право ставить разных драматургов.
– Вам известно, как решится судьба «Ленфильма»?
– Честно скажу: не знаю. Решение будет приниматься собственником, а им являются Росимущество и Министерство культуры Российской Федерации.
– Вы как-то можете влиять на их решение?
– Я уже высказывал свою точку зрения о «Ленфильме», и не отказываюсь от своих слов. Считаю, что в решение вопроса киностудии «Ленфильм» нужно заглядывать, как минимум, лет на 10-15 вперед. Это называется стратегическое планирование. Нужно понять, как двигать вперед «Ленфильм», спрогнозировать ситуацию будущего кинематографа. Исходя из реалий сегодняшнего дня, не стоит просто переделывать устаревшую студию. Мне кажется, что к этому непростому вопросу надо нельзя подходить только с точки зрения: «Дайте денег». Ну, найдутся деньги, а дальше хоть трава не расти? Есть моя точка зрения, есть позиция московских коллег, мнение работников «Ленфильма» и других деятелей кино. Мою точку зрения разделяют многие известные кинематографисты.
– Их больше, чем противников?
– Не считал. У каждого есть своя логика. Мне кажется, единственный правильный путь – прекратить пререкаться и оскорблять друг друга, попробовать вместе и спокойно задуматься о том, что будет дальше с киностудией, как она будет развиваться.
– Три года назад вы говорили, что ненормально, когда в центре города находится киностудия. До сих пор так считаете?
– Да. Киностудия «Ленфильм» расположена внутри жилого массива в центре города, на Петроградской стороне. «Ленфильм» – это своего рода фабрика. Она не может существовать только на одной небольшой территории. Часть киностудии, не основная, совершенно спокойно может располагаться и в другом месте по простой причине: на «Ленфильме» мало места. Кроме того, огромная часть активов киностудии уже продана. Поэтому и нужна большая основная площадка, где будет основное производство, потому что оно априори трудоемкое и занимающее огромные площади.
В мировой практике киностудии в основном располагаются на окраинах городов, как и любые производства, занимающие большие территории, иначе это просто не рентабельно. В центре города у киностудий могут быть офисные помещения, которые носят, так сказать, представительский характер. В советское время у нас, конечно, и заводы в центре города были. Само по себе это неправильно, хотя бы с точки зрения логистики. Любое крупномасштабное производство, а тем более киностудия, должны иметь площади для строительства новых современных, существующих на постоянной основе, натурных декораций, павильонов, чтобы снизить цену производства. Так происходит во многих странах мира: фильм от начала и до конца снимался на территории киностудии, где можно снять и лес, и речку, и кусочек города, и деревню… Это сопряжено с крупногабаритными грузами, а значит, с движением по городским улицам трейлеров, и прочее, и прочее. Некоторые европейские и американские киностудии вовлечены в развлекательную индустрию, потому что они должны зарабатывать – как любая фабрика, любая экономическая единица. Поэтому я убежден, что нельзя относиться к вопросу с «Ленфильмом» с позиции: «Дайте!». Но я против того, чтобы «Ленфильм» с его нынешней территории вовсе куда-то убрать и построить на его месте какие-нибудь стоэтажные дома.
– А если так получится? И будут там гостиницы, бизнес-центры, рестораны…
– Это на уровне сказок. Поймите, собственник «Ленфильма» – государство. Если государство сочтет нужным построить новую киностудию, а эту территорию отдать под строительство социального жилья, то у государства будут на это веские причины. Давайте в первую очередь спрашивать у собственника. Мне это кажется логичным.
– Вы долгое время лоббировали объединение киноцентра «Родина» и Дома кино. Это совпадение, что оно случилось после того, как вы стали председателем комитета по культуре?
– Я не сделал того, что хотел. Объединить эти два учреждения невозможно, хотя считаю это абсолютно правильным, потому что в одном здании существует два кинотеатра, они работают на «одной поляне», показывают некоммерческое, неформальное, авторское кино.
-И, кстати, оба прибыльные…
-И при этом терзают друг друга нездоровой конкуренцией, вместо того, чтобы объединиться, делать совместные проекты, участвовать в культурной жизни. Существующие между ними разногласия мне кажутся неправильными. Такие учреждения должны дружить и совместно развиваться. Тогда это будет движение вперед. На сегодняшний момент Городской детский киноцентр «Родина» повысил доходы от продажи билетов на 38,4% по сравнению с первым полугодием прошлого года. Количество сеансов также увеличилось – на 20%, количество посетителей – на 40,8%. Эти цифры – не мои домыслы, а сухая статистика, официальные показатели. Они доказывают, что объединение – всегда благо. Я надеюсь, что эти два кинообъекта культуры – Дом кино и «Родина» – и дальше будут двигаться в одну сторону, что будет способствовать популяризации кино, и мечтаю, что наконец перестанут «бодаться» и писать друг на друга кляузы, как это было раньше, и как это вообще у нас, увы, заведено.
– На пресс-конференции сразу после своего назначения вы обещали грандиозные изменения в культурной жизни Петербурга. Когда ждать их?
– Я не считаю, что они слишком грандиозные. Просто рабочий план. Ничего грандиозного в ряде проектов нет.
– Разве объединение нескольких кинофестивалей под маркой «Кинофорума» не грандиозно?
– Это хорошее событие, но ничего глобального я в этом не вижу. Если говорить о планах, то что-то мы успеем сделать в этом году, что-то в будущем, от чего-то откажемся. Стоять на месте не нужно. И если мы считаем себя культурной столицей России, то должны быть во главе не только большого количества мелких и хороших культурных событий, но и крупных. Если мы хотим, чтобы наш город развивался как один из ведущих туристических центров Европы, то мы должны делать события, события и еще раз события. Причем не только фестивали. Это могут быть выставки, музейные и музыкальные проекты, но главное – они должны быть на слуху не только в Петербурге. Это должно быть интересно, как минимум, в масштабах страны. К нам сейчас мало приезжает туристов. Их должно быть больше раза в два. Сейчас в год в Петербург приезжает пять с половиной миллионов туристов: маловато. Если мы возьмем, к примеру, культурные центры Европы, с их колоссальной индустрией культуры, то наш город будет «в хвосте», хотя он и входит в семерку красивейших городов мира. Это потому, что у нас еще не все хорошо. Мне кажется, стоит развивать более масштабные и открытые проекты.
– Станут ли, как вы обещали, петербургские премии «Музейный Олимп» и «Прорыв» федеральными?
– Надеюсь, со временем так и будет. У нас есть и другие идеи. Какие-то сбудутся, какие-то нет – невозможно реализовать сто процентов замыслов. Если мы воплотим в жизнь хотя бы шестьдесят или семьдесят процентов, то уже хорошо. Важно креативить. Очень многие проекты придумал не я, мне их предложили другие деятели культуры и искусства. Я подхватываю предложения, мы их обсуждаем. Я не склонен опираться только на свою точку зрения. Если меня поддерживают в каких-то начинаниях, то и я поддерживаю, если нет, то и я не предпринимаю шагов в этом направлении. Например, возьмем идею с петербургским карнавалом. Мы провели соцопрос и выяснили: большинство жителей города хотят, чтобы он был. Будем его проводить, но для этого необходимо скорректировать планы с географическими и климатическими условиями Петербурга.
– Судя по комментариям в интернете, районные праздники у петербуржцев не вызывают оптимизма. Многие считают, что от них пахнет «совком». Будет ли как-то меняться ситуация?
– Мне кажется, что подобные комментарии пишут те, кому не нравятся такие праздники: невозможно понравиться всем и каждому. Я не берусь судить, насколько плохо или хорошо делают праздники в районах. Знаю: сделать уличную акцию, тем более хороший праздник, – непростая задача. Найдутся как сторонники, так и категорические противники. Но это же не конвейер. Какие-то праздники получаются лучше, какие-то хуже. Если это ежегодное мероприятие, то оно встало на какие-то рельсы, то его нужно двигать дальше. Я уверен, что нельзя прислушиваться только к негативным мнениям. Есть много и позитивного в районных праздниках. На них ходят люди, и они от них в восторге: уж поверьте мне, а не молодежи, которая, в основном, пишет в интернете, как им не нравятся «праздники для пожилых людей». В этих вопросах надо подходить с более широких позиций. Всегда кому-то будет шумно, кому-то ярко, а кому-то – холодно: на наши праздники приходят сотни тысяч человек. Это о чем-то говорит? Статистика показывает рост интереса жителей и гостей к праздникам. Это факт. Значит, мы на правильном пути.
– Когда вы стали председателем петербургского союза кинематографистов три года назад, то обещали помогать ветеранам. Помогаете?
– Не просто помогаем, а с каждым годом увеличиваем эту помощь, в разных аспектах. Могу сказать, что тут у нас в этом вопросе полное взаимопонимание с союзом кинематографистов. Считаю, что в жизни нынешних общественных творческих организаций работа с пожилыми ветеранами – одна из основных.
– Вступают ли в Союз молодые кинематографисты? И какая от него польза? Вот артист Виктор Бычков в интервью сказал, что для него от членства в Союзе только одна польза – бесплатный туалет в центре города.
– Есть индивидуумы, которые не всегда понимают степень важности общественной организации. Мне кажется, что нельзя искать в ней личную выгоду. В общественную организацию приходят не ради личной пользы. Если артист Бычков считает, что в Союзе для нет пользы, то почему бы ему не задуматься, как принести эту пользу и что-то придумать? Роль общественных организаций в нашей стране пока недооценена. Например, в Финляндии принято быть членом двух-трех общественных организаций, и если человек не состоит ни в одной, то его воспринимают как не совсем нормального члена общества.
– Польза от союзов все равно бывает. У писателей, композиторов есть дачи, дома отдыха…
– У нашего союза тоже есть свой дом творчества. Есть Дом кино: пусть это и городская собственность, распоряжается им Союз. Есть клубная жизнь, свои фестивали, кинопоказы, кинонедели. Если говорить о жизни петербургского союза кинематографистов, это будет длинный перечень совершенно разных направлений, связанных не только с социальной помощью – но и с ней тоже, потому что зачастую она бывает «во главе угла».
– Может быть и так…
– Какой вы скептик.
– Сужу по общению с некоторыми членами союза. Признаюсь, ничего хорошего от них не услышал про Союз…
– Кинематографистов?.. Есть еще 850 членов Союза, и четыреста-пятьсот человек, посещающих собрания. Есть огромное количество людей, с которыми общаюсь я, и все они заинтересованы в деятельности Союза. Вы, наверное, общаетесь с тем крикливым меньшинством. А вы пообщайтесь с молчаливым большинством.
– Спасибо за совет. Поскольку вы вначале говорили про каверзные вопросы, то хочу спросить: вы и сегодня написали бы письмо в защиту Валентины Матвиенко , как два года назад?
– Так же написал бы. Мне никто его тогда не заказывал, не оплачивал, никто меня об этом не просил. Меня попросили лишь высказать свою точку зрения, и я ее высказал. До сих пор считаю, что нельзя на женщину, даже если она руководитель, сваливать все грехи. Да, огромное количество недочетов проявились в ту страшную зиму. Но так, как сделал артист Михаил Трухин, нельзя было делать. Это некрасиво.
– Почему у нас так всегда: Матвиенко нельзя критиковать, потому что она женщина, Гундяева – потому, что он патриарх, а Путина – потому, что он Путин?
– Да не поэтому! Просто уж если критиковать, то делать это честно и по существу. А это была, извините, заказная, и не очень честная, непорядочная, тенденциозная история. Это моя точка зрения – человека, а не чиновника.
– Газеты писали о том, как вы пообещали своему учителю Марлену Хуциеву свою поддержку на съезде кинематографистов России, а потом ее не оказали, да еще ушли в противоположный Хуциеву лагерь, к Михалкову…
– Во-первых, я не обещал Хуциеву поддерживать его. Во-вторых, никуда не уходил.
– Простите, вы же остались членом «михалковского союза»…
– Я не мог остаться там, потому что на тот момент возглавлял петербургский союз кинематографистов и отстаивал его интересы. Этот союз – отдельное юридическое лицо, и он входит в Союз кинематографистов России формально. Более того, у меня до сих пор нормальные отношения с Хуциевым. Мы общаемся, обнимаемся при встрече. Другое дело, что для того, чтобы разобраться в этом, нужно провести более большую беседу. Потому что кинематографическое сообщество еще более сложносочиненное, чем театральное.
– Последний вопрос, несложный. Слухи о вашей отставке усиливаются. Что передадите распространителям?
– Меня слухи не интересуют и не волнуют.
Дата интервью: 2012-06-27
