Архиепископ Татарстанский и Марийский впервые публично говорит об угрозах со стороны националистов. О проблемах становления Церкви в постсоветском государстве, отношениях с республиканской властью и слухах о внутренней жизни епархии он рассказал в интервью,
– Ваше Преосвященство, с возрождением церкви возрождается и класс церковников. Кто эти люди?
– Скорее всего, это не класс.
– В любом случае прослойка общества.
– Ну да. Церковником может быть любой человек – и в среде рабочих, и среди крестьян, и среди интеллигенции. Тут классовое деление невозможно. В церковь приходят разные люди – от предпринимателей и руководителей организаций вплоть до самого простого человека.
– Народ, истосковавшийся за годы Советской власти по духовности, потянулся к церкви, однако он увидел, что священники такие же советские люди, только одетые в рясы.
– Ну, не совсем так. Под рясой, естественно, человек, и священник – это порождение постсоветского общества, в котором мы с вами живем, и поэтому нельзя по личным качествам священника судить вообще о церкви. Церковь – носительница благодати Святого Духа, и какой бы священник не был, если вы читали когда-нибудь церковную литературу, то должны знать, что даже грешный священник может совершать чудеса, потому что он носитель благодати Божьей.
Сейчас от церкви многого требуют люди, которые находятся вне церкви. Ну, со священниками нам придется работать и работать. Десятилетиями уничтожалась церковь, духовенство уничтожалось как класс, и теперь мы стоим перед проблемой, что не каждый священник удовлетворяет запросы того или иного человека. Мы видим, что священники пьют и гуляют, иногда ведут безнравственный образ жизни. С такими проблемами мы сталкиваемся.
Мне бы очень хотелось, чтобы у нас было духовное училище. Вот вы говорите: почему у нас такие священники? Да потому что они без духовного образования. Чтобы священник стал священником, нужно, чтобы он два-четыре года прожил в церковной среде. А у нас ведь приходят от станка и сразу становятся священниками. Со временем, думаю, эта проблема решится.
В целом же церковь выполняет ту же апостольскую миссию, которую она выполняла на протяжении своей двухтысячелетней истории.
– С возрождением церкви, усилением ее влияния на общество создается впечатление, что сама церковь все больше и больше стала закрываться от общества. Вы сказали о преемственности, можно добавить еще что-то о святом духе, то, что является показной стороной. И все-таки то, что происходит сегодня в церкви, закрыто от общества.
– Вы не правы. От определенного круга журналистов, от определенной цепи информации мы стараемся закрываться. Те нападки, которые были за последние годы на Русскую Православную Церковь Московского патриархата, нас немножко приводили в недоумение. Определенная часть людей – даже русских, – настроена как-то пронационалистически и видит в том, что мы являемся одной церковью и подчиняемся Москве, нарушение суверенитета. В Татарстане этот вопрос поднимают и некоторые из тех, кто находится у власти.
Но мы свою позицию всегда излагали перед журналистами, и вы, наверное, заметили это, если следите за местной прессой. У нас есть журналисты, с которыми мы дружим и поддерживаем хорошие отношения. Они объективно освещают те проблемы, которые сейчас стоят перед церковью.
Но вот когда начинают объявлять, что на смену Русской Православной Церкви Московского патриархата пришел олигофрен Миронов со своими идеями возрождения самостоятельной церкви, независимой от Московской патриархии, то мне, знаете ли, делается не по себе. Кого представляет эта так называемая церковь? Кого представляет этот лжеепископ – тоже под вопросом. Но определенные круги взяли на вооружение эту идею – а нельзя ли здесь, в Татарстане, создать альтернативную церковь?
На этой почве эта муть стала всплывать. А ведь было достаточно того, чтобы тем, кто недовольны деятельностью нашей казанской епархии, встретиться с нами и выяснить позиции. В чем же дело? В чем заключается раскол, которого, в общем-то, нет на самом деле?
– Ваше Преосвященство, в Писании сказано: не суди, да не судим будешь. Мы, журналисты, не судьи, но мы вправе задавать вопросы. Я еще раз благодарю вас за предоставленную возможность задать вам их лично.
Так почему же возникли проблемы с этой Русской Свободной церковью? Кстати, редакция располагает письмом жителей села Смолдиярово, в котором рассказывается, что вы вели себя не очень прилично, бывая там.
– Во-первых, это бездоказательно – пристойно или непристойно. Я знаю, что эти бумаги поступают и в мэрию города. Например, тот же Миронов и его сподвижники, так называемая монахиня Манефа, видя неудачи, которые постигают их так называемую церковь, пускаются на грязь. Для нас это все, как мертвому припарки. Я придерживаюсь позиции, которую ведет Римская церковь. Какие только ушаты грязи не выливаются на Папу римского, она никогда не выступает с какими-либо опровержениями, а исполняет ту миссию, которая на нее возложена. Только вот недавно Папа выступил с протестом по поводу заявления нескольких ученых, выступивших с гипотезой о том, что Христос не воскрес.
– Но некоторые мои коллеги, бывавшие в Смолдиярове, имели подтверждение того инцидента.
– Это в смысле того, что голым бегал вокруг церкви?
– Да.
– Ну, это знаете ли, состряпать можно любую информацию. Кстати, эти письма шли на бланках Никольского собора. Эти анонимки хранятся у меня, я посылал их патриарху. Мне стыдиться нечего, потому что таких фактов за мной не числится. И в честь чего я должен был бегать там голым? Если я и бывал в Смолдиярове, то всегда в окружении людей, свидетелей, которые всегда могут подтвердить, что таких фактов не было.
– Вот вы сказали, что священники – такие же люди, живущие в постсоветское время. А вам не кажется, что прихожане, наблюдая за такой их жизнью – вы сказали, что там бывает и пьянство, и разврат, – что все это снижает авторитет церкви?
– Знаете, грязь всегда всплывает, и хорошее-то мы не видим. Мы не видим десятки хороших священников, которые несут свое пастырское служение в приходах, восстанавливают храмы, создают воскресные школы.
У нас издается газета, планируем и издание журнала. На «Эфире» благодаря спонсорской помощи банка «Заречье» нам выделяют время, и у православных Казани скоро будет своя телепередача. Люди работают и сознательно отдают свои силы. При Софийской церкви создана молодежная организация и не один десяток людей активно в ней работают.
– Что касается возрождения церкви, то меня удивляет, что оно началось с личных покоев настоятелей.
– Это вы камушек в адрес управляющего, в мой адрес кидаете? Так вот, в отношении того, что у меня есть какие-то дома, коттеджи с бассейнами… Никаких бассейнов и коттеджей нет. Это же говорят и про старост Никольского и Петропавловского соборов. Но все это можно легко проверить там, где подобные строительства фиксируются.
Рядом с епархией построен дом приемов, и это естественно, ведь мне приходится принимать архиереев. Возможно, когда-нибудь мне придется принимать и Патриарха. При каждом епархиальном управлении имеются подобные покои. Наш дом приемов ничего особенного не представляет, если сравнить его с теми резиденциями, которые имеют архиереи в соседних епархиях. Тем более построен он в допавловский период, когда все это стоило копейки.
Сейчас мы достраиваем епархиальный центр, восстанавливаем храмы и, откровенно говоря, просто побираемся – ходим по организациям, просим, чтобы нам помогли строительными материалами, еще чем-нибудь.
– Так все-таки бассейн там есть?
– Бассейна нету, и плавать я не плаваю в этом бассейне. Которого нет…
– Я помню, когда Ивановский монастырь был только что передан церкви и лежал в развалинах, то у настоятеля отца Дорофея в его покоях стоял хороший кожаный гарнитур, аудио- и видеоаппаратура.
– Да вы посмотрели бы на эти кожаные диваны! Это какой-то банк выкидывал и пожертвовал их отцу Дорофею. Я не знаю, куда выкинуть те кожаные диваны, которые стоят в епархиальном центре – уж лучше деревянные скамейки поставить, чем такую мебель.
А отец Дорофей, к вашему сведению, живет на складе, где всякий мусор и строительный материал, а за шкафом стоит кровать. Я бы не сказал, что там есть роскошь. (Как ни пытался, я так и не смог вспомнить, чтобы в покоях отца Дорофея был строительный мусор. Но кожаный гарнитур, действительно был неплохой. И еще – последний трущебник Казани пожелал бы жить на «складе», в котором живет настоятель Ивановского монастыря. – Авт.)
– Небезынтересным будет и вопрос о финансировании церкви. Есть такое мнение, что церковь превращается в аппарат по отмывке мафиозных денег.
– Напрасно у вас такое представление. Соответствующие органы могли бы убедиться в том, что мы живем на те средства, которые нам перечисляют приходы. Может быть, смолдияровская организация пользуется помощью мафиозных структур по отмывке денег. А нас проверяют и налоговая инспекция, и налоговая полиция. Проводить какие-то операции по отмывке денег нереально, да никто на это и не пойдет. Ради чего подвергать церковь и себя такой опасности?
Мы с удовольствием принимаем помощь от организаций, но не в виде финансовой поддержки, а в виде строительных материалов – цемента, стекла, досок и прочего.
– Весьма осведомленный источник сообщил мне, что во главе крестных ходов, которые бывают на Пасху, хоругви несут уголовные авторитеты.
– Во главе шествия никаких посторонних людей, тем более «крутых» людей, не бывает. Таких случаев, могу вас заверить, не было, и не будет. В советское время, когда не хватало людей, может быть… Сейчас у нас достаточно людей, чтобы нести хоругви. Сведения у вас ошибочны.
– Этого интервью я ждал три года – под разными предлогами мне отказывали. Вопросы, которые я вам задал и еще задам, возможно, не очень приятны. Некоторые мои знакомые предупреждали меня: лучше не связывайся, у церкви длинные руки. Что это за длинные руки Казанской епархии, Ваше преосвященство?
– Я-то как раз и не знаю, что это за длинные руки. Никаких длинных рук у нас нет. У нас нет даже возможности выйти на правительство. У нас нет прямого выхода на руководство республики. А вот смолдияровскую раскольничью группу митрополита или епископа Валентина принимают, насколько я знаю, и в аппарате президента.
– Но я должен заметить, что вы все-таки острожный политик.
– Я не политик и стараюсь избегать всяческих политических актов. Мы никогда не принимали участия в выборах, не делали никаких политических заявлений.
– В 1991-93 годах, когда в Татарии была мощная антироссийская, антирусская волна, церковь молчала. Потом Казанская епархия стала называться Татарстанской, что в нормы русского языка ну никак не вписывается.
– Что касается названия «Татарстанская», то это решение Синода. Я был категорически против этого титула. Я просил оставить титул «Казанская», или «Набережночелнинская», так как Челны – второй по величине город в республике. Еще я просил вернуть титул, который был до революции – «Свияжский». Но, к сожалению, Синод настоял на «Татарстанском», не «Татарский», а «Татарстанский» – епископ всего Татарстана. Тут я не вижу никакой политической подоплеки.
А в отношении того, что церковь молчала, когда начались антирусские настроения, вы не правы. В те годы нас, церковь, никто из русских не поддержал. Мы находились в изолированном состоянии, а положение было тяжелейшее. У меня до сих пор хранятся масса листовок и предупреждений, чтобы я, «христианская сука», убирался за пределы Татарстана, здесь якобы нам не место. Сколько было таких угроз и предупреждений! Я обращался во всевозможные организации, в том числе и в Совет по делам религий, но никто нас не поддержал. Только марийский президент предложил мне тогда перевести кафедру в Йошкар-Олу.
Мне грозили, что прибьют меня, а в ночь на 14 октября 91-го года меня предупредили, что если мы не уберемся из Казани, то «ждите беды». Даже указали дату «беды» – ночь с 20 на 21 октября. И как раз в эту ночь подожгли Ивановский монастырь. Однако на следующий день мы начали работать и разбирать головешки.
– Кстати, нашли тех, кто поджег монастырь?
– Следствие выяснило, но горисполком нас предупредил, что если мы в течение месяца не приведем монастырь после пожара в нормальный вид, то они могут пересмотреть вопрос о передаче Ивановского монастыря.
– После того, как все нормализовалось, произошло ли ваше сближение с руководством республики?
– А вы знаете, как сблизило! Что такое сблизило меня с руководством республики? Если вы считаете, что у меня частые визиты к президенту, то вы ошибаетесь. Личных встреч с президентом я не имел уже четыре года, хотя постоянно слышу заявления о том, что мы регулярно встречаемся. Впрочем, два года назад по телефону разговаривали.
Были мимолетные встречи с Мухаметшиным. С Лихачевым была единственная встреча, и то это было связано с визитом Патриарха. Все вопросы мы решаем на уровне министерства культуры.
Так что я бы не сказал, что вхож в известные кабинеты. Я бы очень желал хоть раз в год встречаться с президентом. Единственное средство общения – это переписка. Вот вы говорите, что мы стояли в стороне, когда были антирусские настроения в Татарстане. Но именно в то время переписка была самая интенсивная. Может быть, мои послания шли в один конец, оттудова никаких ответов не было.
Мы получали письма из министерства культуры, где утверждалось, что Казань – мусульманский город и что здесь слишком много церквей. Однако мы до сих пор продолжаем просить. Заметьте, мы не требуем, мы просим, чтобы нам вернули то, что нам принадлежит по праву.
Теперь кстати, у нас на очереди другой объект – Зилантовский монастырь, который в очень печальном состоянии. В Кировском районе нет ни одного православного храма, и если его вернут, то решится и проблема верующих этого района.
– Я слышал мнение, что епархия на самом деле не очень-то хочет возвращения храмов, дескать, это лишние финансовые заботы.
– Напрасно вы так думаете. Богоявленский собор на улице Баумана всегда стоял у нас третьим вопросом в наших просьбах. Нам важнее было получить весь комплекс Ивановского монастыря, который до сих пор возвращен не полностью. Второй болезненный вопрос – освобождение помещений Петропавловского собора. Посмотрели бы вы, в каких условиях у нас занимается воскресная школа в колокольне этого собора. Что касается Богоявленского собора, то и его нам отдают частями. Опять мы должны биться за колокольню, в храме нет подсобных помещений.
– А правда, что министр культуры по поводу возвращения колокольни Богоявленского собора сказал, что ему будет неприятно слышать колокольный звон в центре Казани?
– Я обладаю этой информацией только из уст посторонних людей. Кто-то из журналистов брал у него интервью, но он просил его не записывать, но кто-то вроде записал эти его слова. Мягко говоря, министерство культуры не очень хорошо относится к нам.
– Кто сегодня приходит работать в церковь и зачем?
– Это призвание. Как сказал Христос: «Не вы меня избрали, но Я вас». Человек, может быть, порой не осознает, почему его влечет в церковь. Может быть, это осознается с годами…
– Извините, Ваше Преосвященство, что перебил вас, но все это мне кажется какой-то пропагандой. Возможно, что-то сверхъестественное и есть в этом призвании, но ведь недаром же еще до революции народ в фольклоре высмеивал дармоедство попов.
– Я могу разуверить вас в том, что они не дармоеды. Сейчас в церковь идут не за тем, чтобы обогатится. Некоторые священники в нашей епархии имеют оклады в 50-100 тысяч рублей. Напрасно вы так скептически улыбаетесь, дескать, этого не может быть. В городе, например, оклад священника 500 тысяч.
– Но некоторые священники имеют личные автомобили…
– Ну кто-то из настоятелей имеет автомобили, может быть. Вот возьмите Варваринский приход. У настоятеля есть машина, но её ему подарили спонсоры…
– Это, наверное, называется «Бог послал»…
– Да. Подарили ему машину для того, чтобы он не ходил пешком по организациям. Между прочим, его жена жалуется, что он не ночует дома, ему приходится ночевать порой и в церкви, чтобы решать те или иные вопросы.
В сельских приходах вообще трудно без машины. Нужно церковную утварь привезти, еще куда-то съездить.
Директор «Татнефти» Галеев подарил нам «Волгу». Думаю, вы понимаете, что если бы у меня не было машины, то я бы не мог нормально ездить по приходам, а мне приходится два раза в неделю выезжать.
– Не секрет, что в республике происходит усиление мусульманского фактора. Как складываются ваши отношения с руководством мусульман?
– С мусульманами у нас самые наилучшие отношения. Мусульманский фактор, по-моему, в политическом плане кто-то раздувает. Да, татары осознают свою приверженность мусульманской религии. Может быть, мечетей возрождается больше, чем церквей, но отношения с мусульманами у нас как были хорошие, так и останутся хорошими. Недавно Абдулла-хазрат подарил для нашего бедного Макарьевского монастыря около сотни комплектов постельного белья. Никаких конфессиональных проблем с мусульманами у нас не было, и, надеюсь, не будет.
– А ваше отношение к их расколу?
– Я, конечно, его не приветствую. Любой раскол раздирает не только конфессию, но и общество, вносит нестабильность в государство. Почему определенные круги заинтересованы в расколе даже в масштабе России? Да потому что если будет раскол в конфессии, то будет раскол и в обществе.
И не зря Глеб Якунин сказал: «Чем больше будет раскола в церкви, тем лучше будет это для демократии». Для какой демократии? Если Русская Православная Церковь расколется на секты, на общины, которые ничто не связывает, то это само по себе будет служить развалу государственности в России. И если будет раскол среди мусульман, то это тоже приведет к развалу государственности у нас в Татарстане.
– Как-то я хотел написать статью об упомянутом уже Ивановском монастыре. Когда же я спросил настоятеля отца Дорофея «Почему церковь до сих пор не вернула в свое лоно Льва Толстого?», то ответ меня поразил. В конце XX века отец Дорофей, не смущаясь, сказал мне: «А знаете ли вы, что из могилы Толстого вылезали гадюки и жалили людей?» Что за мракобесие?
– Ну, нельзя же частное мнение (улыбается)… Это все глупости. Нельзя доверяться высказываниям любого священнослужителя. Где-то что-то он слышал, где-то что-то сам выдумал. Я лично ничего подобного не знаю. Льва Толстого отлучили от церкви, но не предавали анафеме. Он был просто отлучен от церкви решением Синода. У него были все возможности вернуться в церковь.
– Но ведь Римская церковь признала свои ошибки с отлучением Коперника и Галилея.
– Тут другое. Если вы читали евангелие Толстого, то это сплошное богохульство, опровержение Воскресения Христова, низведение личности Иисуса Христа до простого человека. Естественно, церковь не может стоять в стороне молча и смотреть, как человек богохульничает. Одно дело, если бы он был богохульником личного масштаба, но он же совратил тысячи людей, которые организовали секты, религиозную общину его имени. Коперник, Галилей… Они заблуждались, но они не отвергали Бога, а только предлагали другую идею мироздания.
– Но ведь Толстой говорил, что Бог есть Любовь.
– Вы знаете, это говорят и другие религии. Толстой выступал против Христа. Он признавал какое-то надмирное существо, но опровергал все христианство…
– А также был против той роскоши, которая была в церквях.
– Да, но, опровергая это, сам жил в этой же роскоши, и содержал, как известно, у себя в Ясной Поляне женщин далеко не для религиозных целей.
– Вы позволите нескромный вопрос?
– Да.
– Скажите, насколько достоверны сведения о том, что в вашей епархии процветает гомосексуализм?
– Процветает или нет… Это личное дело человека. Каждый будет сам отвечать за свои поступки. Церковь всегда осуждала такие связи и благословлять такие браки не намерена; она надеется, что тот или иной человек раскается и начнет нормальный образ жизни. Практически все священники у нас – женатые люди. Я лично сторонник женатого священства, потому что меньше проблем и необязательно гомосексуальных.
– Что сегодня в жизни приводит вас в скорбь и уныние?
– Самое главное – раскол в обществе и церкви. Мне больно, даже если от нас отрывается любой член. Мне больно и обидно за людей, когда появляются ряженые священники, ряженые епископы и обманывают людей, совершая те же таинства, которые совершаются в церкви.
А вообще-то впадать в уныние христианину – просто грех. Поэтому надо среди всех жизненных невзгод находить радость. А радость наша – как вам опять ни покажется странным – в богослужении, в общении с верующими, в освящении новых храмов.
– Вы упомянули о том, что должен был состояться визит патриарха в Казань. Насколько я знаю, он должен был состояться прошлой осенью.
– Да, но мы опоздали с приглашением. Но все зависит и от руководства республики. Обычно патриарха приглашают на этом уровне, и он будет являться гостем не только епархии, но республиканского руководства.
– Несколько слов о вас лично. Кем были ваши родители?
– Мои отец и мать были колхозниками. В годы коллективизации отец был председателем колхоза, но коммунистом он не был. Моя мама все время ходила в церковь. Родился я недалеко от Троице-Сергиевой лавры.
В шестидесятые годы церковь испытывала тяжелые гонения. С одной стороны это были тяжелые годы, а с другой стороны, это были годы закалки людей. В те годы нас обрабатывали в школе, и везде пытались сделать из нас советских людей. Но не всех сделали. Многие из нас прошли если не тюрьмы, то психиатрические лечебницы. Но прошли с доблестью.
Сейчас, когда говорят, что церковь должна покаяться, мне хочется спросить у тех людей, которые говорят об этом, которые спокойненько жили в советское время, – в чем нам каяться? В том, что мы страдали в те годы, в том, что мы видели слезы людей, когда закрывались храмы, сжигались иконы. За что мы должны каяться? Якобы за сотрудничество с органами госбезопасности. Мы выстояли в те годы, несмотря ни на что. Но где были те, кто нас упрекают? Где были эти зарубежники? Просто возмущает этот факт. Я знаю людей, которых сломали, которые отрекались через телевидение, через газеты. Но мы выстояли.
Дата интервью: 1996-07-24
